Ирочка Радова осторожно, чтобы не разбудить Юрия, села в просторной чужой постели, аккуратно выскользнув из его руки, ласково обнимавшей девушку.

«Вот и все... – горько подумала она. – Вот и все... Тебя отблагодарили за твой якобы „героический“ поступок, будь счастлива и этим. По крайней мере, теперь есть что вспомнить...» На ее глаза сами по себе навернулись слезы.

...Поначалу она влюбилась, разумеется, в его голос. Могла слушать записи русской зарубежной звезды часами, пытаясь представить, какое у него в жизни лицо. Было это давным-давно, еще на первом курсе консерватории... Нет, вранье, на третьем!.. Это ей сейчас кажется, что влюбилась в него чуть ли не с детства.

Потом ей попала в руки наконец-то видеозапись его концерта – хранится у нее до сих пор. Запись сделана в каком-то огромном зале, который Радова, к своему стыду, так и не опознала до сих пор. И она влюбилась уже по-настоящему, не в безликий голос, а в живого человека, умопомрачительно талантливого и столь же недосягаемого: так лет в шестнадцать влюбляются в киноактеров глупые девчонки... Но Радовой было уже далеко не шестнадцать, и этого своего ощущения она стыдилась остро и болезненно.

Помнится, она не поверила своим ушам, едва не задохнулась от потрясения, когда сразу после выпуска к ней подошел Марк Иосифович Розингер – Ирина немного знала его: все его знали, потому что Розингер работал в известном театре, куда попасть даже в качестве стажера было большой честью, особенно для начинающей певицы. Она тогда подумала, что именно такое везение на нее и свалилось, когда Марк Иосифович остановил ее возле зала, где еще шел экзамен, и сказал, что у него имеется для Радовой «небольшое предложение».

Ирина вспомнила, как радостно забилось ее сердце: она понравилась Розингеру! Как здорово, что он сидел в комиссии!.. А потом он озвучил свое предложение, и Иринино сердце, воспринявшее сказанное раньше, чем слух, кажется, и вовсе остановилось.

– Вы пока подумайте, – вежливо сказал Марк Иосифович, – время еще есть. Если решитесь – вот мой телефон. Но предупреждаю сразу, что Юрий Валерьевич, прежде чем будет принято окончательное решение, непременно захочет прослушать всех солистов сам.

Розингер не успел попрощаться и уйти, как из Радовой, сумевшей наконец перевести дыхание, само по себе вылетело: «Я согласна!..» И она по сей момент не может без дрожи вспоминать то самое прослушивание, на котором впервые в жизни увидела Строганова, впервые пела в его присутствии. Как именно пела – тоже не помнит.

Он оказался еще лучше, еще обаятельнее, красивее в жизни, чем на видеозаписи: к тому моменту у Ирины было уже полно видеозаписей с ним. И если учесть ее состояние, нужно считать настоящим чудом, что Юрий ее взял – отобрал именно ее в основной состав из пятерых претенденток, найденных Марком Иосифовичем.

Ирина с грустью посмотрела на крепко спящего Строганова: во сне он казался моложе, возможно, потому, что на губах у него осталась с ночи легкая, почти детская улыбка, а в последние месяцы улыбающимся, да еще так безмятежно, ни она, ни кто-либо другой Юрия не видели.

«Нужно уходить», – с грустью подумала Радова и тихонечко двинулась к стулу, на котором серебрилось небрежно брошенное на него вчера ее новое платье.

– Ты куда? – Ирина вздрогнула и обернулась: Юрий сидел в постели на своей невероятно нелепой кровати и смотрел на нее чуть прищурившись, абсолютно ясными глазами – словно это и не он безмятежно посапывал еще минуту назад!

– Ты не спишь? – глупо спросила она и, вспыхнув, схватила первое, что попалось под руку (это оказалась его рубашка), чтобы прикрыть наготу.

– Ну-ка иди сюда. – Строганов улыбнулся, но смотрел на нее при этом абсолютно серьезно. И Ирина покорно вернулась, торопливо нырнув под легкое атласное покрывало. Строганов ласково, но настойчиво притянул девушку к себе и только тогда заговорил: – Знаешь, я ненавижу выяснять отношения, но ведь это исключительный случай, верно?

Она попыталась кивнуть и тут же уткнулась носом в его плечо, и он продолжил:

– Не нужно быть особым умником, чтобы догадаться, что именно ты обо мне думаешь. Вот, мол, из чувства благодарности за то, что... Ну и так далее. Тебе, дорогая, придется поверить мне на слово: из чувства благодарности я с женщинами не сплю – это во-первых... Во-вторых, из чувства благодарности я бы тебе искренне сказал «спасибо» и крепко, по-мужски пожал руку, как верной и надежной боевой подруге! Дело, однако, в том, что «боевую подругу» я в тебе вижу во вторую очередь, и вообще это не главное, что я в тебе вижу...

– А что главное?.. – робко прошептала Ирина.

– Главное – то, что ты удивительно красивая, милая, да еще и талантливая женщина, которая мне необыкновенно нравится... И еще главное то, что ты, возможно, не поверишь, но впервые в жизни у меня сегодня ночью была до такой степени нежная любовница...

И, сказав это, Юрий Валерьевич Строганов внезапно, с изумлением осознал, что говорит Ирине действительно правду! Господи, сколько же женщин прошло за последние годы через его постель?.. Он никогда их не считал в отличие от некоторых мужчин-«коллекционеров». Среди них были разные, очень разные: восторженно-темпераментные, надменно-холодноватые, красивые, ласковые, раскованные, опытные и не очень... А вот с такой глубокой нежностью, какой одарила его сегодня Ирина, – вот с этим ему действительно не везло. Ни разу... Как же так?!

– Это... Это потому, что я... – Она сглотнула ком, образовавшийся от волнения в гортани, и решилась. – Просто, Юрочка, я тебя уже давно люблю... Правда, люблю... Весь театр это знает, кроме тебя...

И она заговорила – обо всем с самого начала, с того момента, как еще студенткой услышала его запись, о том, как ей повезло, что на госэкзамене оказался Розингер, о нем самом, о себе и снова о нем.

Когда Ирина наконец умолкла, первый солнечный луч сумел наконец пробиться в спальню сквозь не до конца занавешенные портьеры.

Где-то далеко внизу коротко просигналила первая за утро машина. Потом в соседней квартире хлопнула балконная дверь, на мгновение выпустив на волю чей-то серебристый смех.

Юрий перевел дыхание и, слегка отстранив от себя Ирину, серьезно посмотрел ей в глаза. И задал вопрос, на который она ответила молча, просто покачав головой.

– Ты меня не бросишь? – спросил он, вглядываясь в раскрасневшееся лицо девушки. И, дождавшись ответа, добавил: – Пожалуйста, не бросай. Несмотря на то что в жизни я – не подарок... Ты это понимаешь?

– Понимаю. – Ирина вдруг улыбнулась, хотя ей казалось, что все, что сейчас происходит, она просто видит во сне. В одном из тех редких снов, в которых вдруг берут – и сбываются все самые невероятные, самые невозможные мечты. Она тряхнула головой, отчего ее локоны вначале взметнулись, а потом рассыпались по плечам. Девушка была необыкновенно хороша в этот момент, Строганов невольно ею залюбовался. – Знаешь, – сказала она, – у тебя только кровать... какая-то чужая... Давай ее выбросим?

– С удовольствием! – Юрию вдруг стало смешно, и он расхохотался. – Сам ее терпеть не могу... Вот сегодня же и выбросим!

Спустя полчаса они сидели друг напротив друга на кухне, накануне отдраенной домработницей, и пили кофе так естественно и спокойно, словно делали это изо дня в день уже годами.

– Мр-р?.. – послышалось из самого дальнего угла, из-за пристроенного здесь Юрием пару дней назад торшера. И в следующую минуту из-за него показалась полосатая кошачья голова.

– Пуфик! – Строганов поставил свою чашку на стол. – Прости, дружище, я про тебя совсем забыл... Сейчас я тебя накормлю!

Ирина с интересом проследила за тем, как Юрий поспешно залез в холодильник, извлек оттуда специальные кошачьи консервы и, открыв их, вывалил содержимое на тарелку, которую сунул коту под нос.

Тот в свою очередь не спеша обнюхал завтрак и с достоинством приступил к его поглощению.

– Я таких громадных котов никогда не видела, – сообщила Ирина, с удивлением разглядывая Пуфа.