– Извините, – проронил он. – Видимо, это все, что я могу рассказать...

– Понимаю, – кивнул Турецкий и перевел взгляд на Померанцева. – Сейчас прочтете и подпишете протокол, после чего мы с вами и со следователем Померанцевым поедем забирать этого несчастного кота – разумеется, если вам удастся это сделать, Юрий Валерьевич.

– Я постараюсь, – устало кивнул Строганов, а Валерий поглядел на своего шефа с некоторым удивлением: чего это, мол, ему приспичило именно сейчас заниматься котом?

Из квартиры погибшей певицы, едва Турецкий, сняв печать, приоткрыл отпертую им дверь, пахнуло вовсе не кошачьим духом, а влагой и немного застоявшимся воздухом: Гудкова, видимо, убралась здесь, помыла полы и проветрила квартиру, которая теперь должна была, после завершения следствия, отойти к государству: родственников у Краевой не было.

Мужчины ожидали, что встретит их отчаянное кошачье мяуканье, но в квартире стояла тишина – очевидно, кот спал.

Юрий Валерьевич, а вслед за ним и Турецкий с Померанцевым, уверенно направился в сторону кухни:

– Пуфик, Пуфик, кыс-кыс-кыс!.. – Прежде чем Померанцев, побаивающийся после всех рассказов Гудковой этого звереныша, успел его остановить, Строганов широко распахнул кухонную дверь и, не обращая внимания на раздавшееся тут же из-под дивана-«уголка» шипение, присел на корточки: – Иди сюда, маленький котик, это я... Иди, кысик, иди!..

Шипение прекратилось, и из полутьмы «задиванья» высунулась полосатая кошачья голова, при виде которой Турецкий, никогда в жизни не видевший столь крупных котов, слегка присвистнул.

Вид Пуфа между тем был достоин сожаления: тусклая шерсть, болтающаяся внизу на ошейнике жеваного вида тряпка, в которую за эти дни превратился бант...

Строганов между тем продолжал нежно и ласково манить Пуфика, называя его всевозможными ласковыми именами.

Кот, перестав шипеть, казалось, напряженно вслушивается в голос Юрия, словно решая, можно ли ему верить... Прошло не менее минуты, прежде чем, прижимаясь к полу, он слегка подался вперед, пристально глядя на Строганова громадными зелеными глазами, и неожиданно издал жалобное, тоненькое мяуканье, похожее на плач младенца... И в этот-то трепетный момент Александр Борисович Турецкий вдруг резко хлопнул в ладони, добавив к этому еще и резкое «Брысь!..».

Передать реакцию мужчин на столь непредсказуемый и, можно сказать, невероятный поступок помощника генерального прокурора почти невозможно, но была она у них прямо противоположной: ахнул и возмущенно уставился на Турецкого Строганов, онемел, приоткрыв от неожиданности рот, Померанцев.

Что же касается кота, то, как и следовало ожидать, яростно зашипев, он метнулся назад, в спасительный угол, забившись под диван как можно глубже.

– Вы... В-вы... – Юрий почти задохнулся от возмущения, не в силах найти подходящие к случаю слова, а Александр Борисович, не обращая на него ни малейшего внимания, развернулся к Валерию:

– Быстро вызванивай либо какую-нибудь ветеринарную службу, либо кого-нибудь из наших с сетью!..

– С сетью? – глупо переспросил Померанцев, лихорадочно размышляя, не повредился ли, часом, его начальник в уме.

– Обязательно с сетью! Да, лучше наших, звони Володе...

– П-послушайте! – повысил голос Строганов.

– Извините, Юрий Валерьевич. – Турецкий повернулся наконец к нему. – Но с Пуфом вам придется подождать... До тех пор, во всяком случае, пока специалисты аккуратненько не снимут с него ошейник...

– Ошейник! – на этот раз ахнул Померанцев, и не только ахнул, но и хлопнул себя по лбу. – Александр Борисович, я дурак!..

– Ошейник?.. С Пуфа?.. – Юрий изумленно смотрел на Турецкого. Теперь уже он заподозрил, что с прокурорскими не все в порядке.

– Да, – кивнул Александр Борисович. – Видите ли, пока я не увидел это полосатое чудовище величиной с маленького тигра, я все-таки не до конца представлял сцену, разыгравшуюся здесь в ту ночь... По счастью, Пуф оказался в ошейнике...

– И что это значит? – по-прежнему недоумевал Строганов.

– Видите ли, такой котяра, как ваш Пуф, если он бросится на человека и вцепится в него, а он, судя по всему, так и поступил, во-первых, совершенно точно вынудит жертву с ним сражаться, при этом, если на убийце, скажем, были до этого перчатки, вряд ли от них остались хотя бы клочья... В том смысле, что именно клочья и остались... Иными словами, киллер боролся с Пуфом голыми руками, видимо каким-то образом пытаясь отодрать его от себя. Так он оказался в прихожей, потому и вынужден был протирать здесь все подряд: вряд ли он запомнил, до чего успел дотронуться, прежде чем оглушил... или придушил кота...

– Вы хотите сказать, – начал понимать Строганов, – что на ошейнике Пуфика могли остаться его отпечатки пальцев?..

– А также другие следы! – подтвердил Турецкий. – Хоть какие-то следы обязательно остались: слишком неожиданной для убийцы была эта ситуация... Если повезет, обнаружиться может даже его кровь...

– Могу представить, – сказал Померанцев, – как обалдел этот сукин сын, когда на него набросилось нечто, злобно рычащее, довольно огромное... Производящее шум, который ему был решительно ни к чему!

– Говорят, – вставил Строганов, – кошачьи укусы очень болезненны и долго заживают, так же как беличьи... Бедный Пуфик... Но вы уверены, Александр Борисович? Насчет следов?

– На все сто! – кивнул Турецкий. – Даже очень опытные преступники «следят» в случае непредсказуемой ситуации. А предсказать такое поведение кота – кому бы это пришло в голову?.. Вы представьте: времени у негодяя в обрез, он уверен, что вот-вот должны объявиться вы – как это обычно и происходило по пятницам. А тут – такое...

– Подождите... – Строганов сощурился, словно от внезапной головной боли. – Вы хотите сказать, что кто-то... знал про наши с Машенькой пятницы, возможно, выслеживал нас?..

– В театре ваши отношения ни для кого не были секретом. – Турецкий бросил на певца сочувственный взгляд. – А круги, как известно, имеют тенденцию расходиться по воде...

– Вы что же, предполагаете, что Машу... кто-то из театра?! Но это решительно невозможно!

– Во-первых, Юрий Валерьевич, как показывает наша профессиональная практика, возможно, увы, все... Предают, как правило, не дальние, а близкие: именно у них есть такая возможность... Во-вторых, следить за вами действительно могли, и совсем не обязательно ваши сотрудники: им-то это надо было меньше всего, они и так все знали.

– Тогда кто, кому это могло понадобиться?.. Я понимаю – угрозы, анонимные звонки – вопрос упирался в деньги, и если бы я знал... если бы мы знали с Марком, во что все выльется... Господи, да отдал бы я им их проклятые баксы, отдал!

У Строганова перехватило горло, он тяжело сглотнул.

– Мне казалось – это принципиальный вопрос, казалось, что кто-то же должен положить конец этой гадости, наездам этим... И когда Марк предложил однажды заплатить, мы поскандалили... И теперь, вот теперь я обречен всю жизнь чувствовать себя виновником... виновником...

– Бросьте! – резко оборвал его Турецкий. – Прежде всего, нужно еще доказать, что гибель Краевой и тем более Розингера связана с этими, как вы выразились, наездами...

– А вы видите варианты? – безнадежным голосом поинтересовался Строганов.

– Вижу! – твердо произнес Турецкий. – И довольно отчетливо – во всяком случае, в последние пару дней... Успокойтесь, Юрий Валерьевич! Мой начальник – тот, с которым вы случайно столкнулись в дверях, – утверждает, что волнение может плохо повлиять на ваш голос... Я бы себе этого не простил!

– Спасибо... – пробормотал Строганов и уставился в пол.

– Пока не за что, вот поймаем негодяя... Валерий, что там у тебя со звонком?

Померанцев, который, пока Турецкий разговаривал с Юрием, общался по телефону из гостиной, появился в дверях кухни:

– Все в порядке, Александр Борисович. – В его голосе слышалось почтение. – Сейчас приедут... С сеткой!..